Неточные совпадения
— Бумажка-то старенькая! — произнес он,
рассматривая одну из них
на свете, — немножко разорвана, ну да между приятелями нечего
на это глядеть.
На горизонте, со стороны Лалетинских вод, медленно ползло грозовое облачко, и можно было
рассмотреть косую полосу дождя, которая орошала нивы; другая сторона неба была залита ослепительным солнечным
светом, — глазам было больно смотреть.
Он
рассматривал потемневшее полотно и несколько раз тяжело вздохнул: никогда еще ему не было так жаль матери, как именно теперь, и никогда он так не желал ее видеть, как в настоящую минуту.
На душе было так хорошо, в голове было столько мыслей, но с кем поделиться ими, кому открыть душу! Привалов чувствовал всем существом своим, что его жизнь осветилась каким-то новым
светом, что-то, что его мучило и давило еще так недавно, как-то отпало само собой, и будущее было так ясно, так хорошо.
Чистоплотный юноша никогда не отвечал, но и с хлебом, и с мясом, и со всеми кушаньями оказалось то же самое: подымет, бывало, кусок
на вилке
на свет,
рассматривает точно в микроскоп, долго, бывало, решается и наконец-то решится в рот отправить.
Ночь была хотя и темная, но благодаря выпавшему снегу можно было кое-что
рассмотреть. Во всех избах топились печи. Беловатый дым струйками выходил из труб и спокойно подымался кверху. Вся деревня курилась. Из окон домов
свет выходил
на улицу и освещал сугробы. В другой стороне, «
на задах», около ручья, виднелся огонь. Я догадался, что это бивак Дерсу, и направился прямо туда. Гольд сидел у костра и о чем-то думал.
Начинают
рассматривать вещь, перевертывать
на все стороны, смотреть
на свет и приступают к торгу, предлагая свою цену...
Буллу свою начинает он жалобою
на диавола, который куколь сеет во пшенице, и говорит: «Узнав, что посредством сказанного искусства многие книги и сочинения, в разных частях
света, наипаче в Кельне, Майнце, Триере, Магдебурге напечатанные, содержат в себе разные заблуждения, учения пагубные, христианскому закону враждебные, и ныне еще в некоторых местах печатаются, желая без отлагательства предварить сей ненавистной язве, всем и каждому сказанного искусства печатникам и к ним принадлежащим и всем, кто в печатном деле обращается в помянутых областях, под наказанием проклятия и денежныя пени, определяемой и взыскиваемой почтенными братиями нашими, Кельнским, Майнцким, Триерским и Магдебургским архиепископами или их наместниками в областях, их, в пользу апостольской камеры, апостольскою властию наистрожайше запрещаем, чтобы не дерзали книг, сочинений или писаний печатать или отдавать в печать без доклада вышесказанным архиепископам или наместникам и без их особливого и точного безденежно испрошенного дозволения; их же совесть обременяем, да прежде, нежели дадут таковое дозволение, назначенное к печатанию прилежно
рассмотрят или чрез ученых и православных велят
рассмотреть и да прилежно пекутся, чтобы не было печатано противного вере православной, безбожное и соблазн производящего».
— Эх! Ух! — кривился чиновник, и даже дрожь его пробирала, — а ведь покойник не то что за десять тысяч, а за десять целковых
на тот
свет сживывал, — кивнул он князю. Князь с любопытством
рассматривал Рогожина; казалось, тот был еще бледнее в эту минуту.
Эта сторона была вся в черной тени, а
на другую падал ярко-бледный
свет, и казалось,
на ней можно было
рассмотреть каждую травку. Выемка уходила вниз, как темная пропасть;
на дне ее слабо блестели отполированные рельсы. Далеко за выемкой белели среди поля правильные ряды остроконечных палаток.
А всё те же звуки раздаются с бастионов, всё так же — с невольным трепетом и суеверным страхом, — смотрят в ясный вечер французы из своего лагеря
на черную изрытую землю бастионов Севастополя,
на черные движущиеся по ним фигуры наших матросов и считают амбразуры, из которых сердито торчат чугунные пушки; всё так же в трубу
рассматривает, с вышки телеграфа, штурманский унтер-офицер пестрые фигуры французов, их батареи, палатки, колонны, движущиеся по Зеленой горе, и дымки, вспыхивающие в траншеях, и всё с тем же жаром стремятся с различных сторон
света разнородные толпы людей, с еще более разнородными желаниями, к этому роковому месту.
Тот только, кто знал ее прежде, кто помнил свежесть лица ее, блеск взоров, под которым, бывало, трудно
рассмотреть цвет глаз ее — так тонули они в роскошных, трепещущих волнах
света, кто помнил ее пышные плечи и стройный бюст, тот с болезненным изумлением взглянул бы
на нее теперь, сердце его сжалось бы от сожаления, если он не чужой ей, как теперь оно сжалось, может быть, у Петра Иваныча, в чем он боялся признаться самому себе.
Не раз
на глаза навёртывались слёзы; снимая пальцем капельку влаги, он, надув губы, сначала
рассматривал её
на свет, потом отирал палец о рубаху, точно давил слезу. Город молчал, он как бы растаял в зное, и не было его; лишь изредка по улице тихо, нерешительно шаркали чьи-то шаги, — должно быть, проходили в поисках милостыни мужики, очумевшие от голода и опьяняющей жары.
С этого дня Ключарёв стал равнодушно водить Матвея по всем вязким мытарствам окуровской жизни, спокойно брал у него деньги, получив, пренебрежительно
рассматривал их
на свет или подкидывал
на ладони и затем опускал в карман.
Я спустился в ярко озаренное помещение, где, кроме нас двух, никого не было. Беглый взгляд, брошенный мной
на обстановку, не дал впечатления, противоречащего моему настроению, но и не разъяснил ничего, хотя казалось мне, когда я спускался, что будет иначе. Я увидел комфорт и беспорядок. Я шел по замечательному ковру. Отделка помещения обнаруживала богатство строителя корабля. Мы сели
на небольшой диван, и в полном
свете я окончательно
рассмотрел Геза.
Но Браун едва ли любил
рассматривать яйцо
на свет.
— Во имя отца и сына и святого духа,
рассмотрим козни дьяволов при
свете правды, коснёмся их нашим простым русским умом и увидим, как они рассыплются прахом
на глазах наших.
— Смотрите, Нестор Игнатьич, — говорила она, — чтоб в самом деле не вышло
на слова пани Свентоховской. В самом деле, как она говорит, „небеспечно“ вам, кажется, разгуливаться со мной по белу
свету. Чего доброго, влюбитесь вы в меня. В два-то года, живя вместе, вы меня не
рассмотрели хорошенько, а теперь вот делать вам нечего, со скуки как раз злой недуг приключится. Вот анекдот-то выйдет! Хоть со
света бежи тогда.
Мы долго шли, местами погружаясь в глубокую тину или невылазную, зловонную, жидкую грязь, местами наклоняясь, так как заносы грязи были настолько высоки, что невозможно было идти прямо. В одном из таких заносов я наткнулся
на что-то мягкое. При
свете лампочки мне удалось
рассмотреть до половины занесенный илом труп громадного дога. Он лежал сверх стока.
Они не могли
рассмотреть всех лошадей
на ходу. Хозяин закричал Нестера; и старик, торопливо постукивая каблуками бока пегого, рысцой выбежал вперед. Пегий ковылял, припадая
на одну ногу, но бежал так, что, видно было, он ни в каком случае не стал бы роптать, даже ежели бы ему велели бежать так, насколько хватит силы,
на край
света. Он даже готов был бежать навскачь и даже покушался
на это с правой ноги.
Оттого, что
свет мелькал и дым от костра несло
на ту сторону, нельзя было
рассмотреть всех этих людей сразу, а видны были по частям то мохнатая шапка и седая борода, то синяя рубаха, то лохмотья от плеч до колен и кинжал поперек живота, то молодое смуглое лицо с черными бровями, такими густыми и резкими, как будто они были написаны углем.
Вадим привстал; луна ударяла прямо в слуховое окно, и
свет ее, захватывая несколько измятых соломинок, упадал
на противную стену, так что Вадим легко мог
рассмотреть на ней все скважины, каждый клочок моха, высунувшийся между брусьями; — долго он не сводил глаз с этой стены, долго внимал звукам отдаленной песни — …наконец они умолкли, облако набежало
на полный месяц…
Рано проснешься поутру, оденешься задолго до
света и с тревожным нетерпением Дожидаешься зари; наконец, пойдешь и к каждой поставушке подходишь с сильным биением сердца, издали стараясь
рассмотреть, не спущен ли самострел, не уронена ли плашка, не запуталось ли что-нибудь в сильях, и когда в самом деле попалась добыча, то с какой, бывало, радостью и торжеством возвращаешься домой, снимаешь шкурку, распяливаешь и сушишь ее у печки и потом повесишь
на стену у своей кровати, около которой в продолжение зимы набиралось и красовалось иногда десятка три разных шкурок.
— Колдовство! — говорил он, вздыхая, и
рассматривал страницы книги
на свет.
Понюхав табаку, Петрович растопырил капот
на руках и
рассмотрел его против
света и опять покачал головою.
— Нет! — отвечала Маша и нагнулась, как бы желая
рассмотреть поближе узор; узкая золотая полоска
света легла ей
на волосы, — нет… но…
Она произнесла его имя тихо и таким странным, протяжным, волнующим звуком, какого Воскресенский не слыхал никогда в жизни. Он вздрогнул и пристально поглядел
на нее. Но она сидела спиной к яркому
свету, и выражения ее лица нельзя было
рассмотреть. Однако студенту показалось, что ее глаза блестят не по-обыкновенному.
Наконец щенок утомился и охрип; видя, что его не боятся и даже не обращают
на него внимания, он стал несмело, то приседая, то подскакивая, подходить к волчатам. Теперь, при дневном
свете, легко уже было
рассмотреть его… Белый лоб у него был большой, а
на лбу бугор, какой бывает у очень глупых собак; глаза были маленькие, голубые, тусклые, а выражение всей морды чрезвычайно глупое. Подойдя к волчатам, он протянул вперед широкие лапы, положил
на них морду и начал...
Маргаритов. Как, что, документ? (
Рассматривает документ
на свет.)
«Половина второго… Не пора ли идти обедать?» — думает Стебельков, заводя часы бронзовым ключиком, который он только что приобрел и в головке которого вставлена маленькая фотографическая картинка, видимая в увеличенном виде, если
рассматривать ее
на свет. Александр Михайлович смотрит картинку, прищурив левый глаз, и улыбается. «Какие славные штучки нынче делают, право! И как ухитряются… в таком маленьком виде? — приходит ему в голову. — Однако нужно идти…»
Кудряшов скрылся за зелень, а Василий Петрович подошел к одному из зеркальных стекол и начал
рассматривать, что было за ним. Слабый
свет одной свечки не мог проникнуть далеко в воду, но рыбы, большие и маленькие, привлеченные светлой точкой, собрались в освещенном месте и глупо смотрели
на Василия Петровича круглыми глазами, раскрывая и закрывая рты и шевеля жабрами и плавниками. Дальше виднелись темные очертания водорослей. Какая-то гадина шевелилась в них; Василий Петрович не мог
рассмотреть ее формы.
И так, твердый и прямой, прошел о. Игнатий до кладбища и такой же вернулся назад. И только у дверей в комнату жены спина его согнулась немного; но это могло быть и оттого, что большинство дверей были низки для его роста. Войдя со
свету, он с трудом мог
рассмотреть лицо жены, а когда
рассмотрел, то удивился, что оно совсем спокойно и
на глазах нет слез. И не было в глазах ни гнева, ни горя — они были немы и молчали тяжело, упорно, как и все тучное, бессильное тело, вдавившееся в перину.
Вместо мертвой девушки, вместо призрака горийской красавицы я увидела трех сидевших
на полу горцев, которые при
свете ручного фонаря
рассматривали куски каких-то тканей. Они говорили тихим шепотом. Двоих из них я разглядела. У них были бородатые лица и рваные осетинские одежды. Третий сидел ко мне спиной и перебирал в руках крупные зерна великолепного жемчужного ожерелья. Тут же рядом лежали богатые, золотом расшитые седла, драгоценные уздечки и нарядные, камнями осыпанные дагестанские кинжалы.
Я внимательно вслушивался в анекдоты и похабные песни,
рассматривал, конфузясь, карты
на свет, пробовал потихоньку Рисовать голых женщин, но никак не выходили груди.
Я думаю, что
на нигилисток оттого так все и накинулись в
свете, что кроме их стриженых волос ничего хорошенько не
рассмотрели.
Оба друга остановились как вкопанные невдалеке от входа в нее. Они оба увидели, что
на одной из скамеек, стоявших внутри беседки, сидели близко друг к другу две человеческие фигуры, мужчина и женщина. Абрисы этих фигур совершенно ясно выделялись при слабом лунном
свете,
рассмотреть же их лица и подробности одежды не было возможности. Оба друга заметили только, как потом и передавали друг другу, что эти одежды состояли из какой-то прозрачной светлой материи.
— Как видно, Nicolas! — сказал голос Сони. — Николай оглянулся
на Соню и пригнулся, чтобы ближе
рассмотреть ее лицо. Какое-то совсем новое, милое, лицо, с черными бровями и усами, в лунном
свете, близко и далеко, выглядывало из соболей.